Последний ночной поезд выскользнул из зала. Платформа была пуста, за исключением одного человека. Он прикурил сигарету и уставился на поезд, красные задние фонари которого уменьшались. "Только не это", - пробормотал Торбен. Жгучая тоска заставила его сесть на этот последний поезд. Он надеялся на чудо, что образы прошлого снова станут реальностью.

Это были фотографии Тины, машущей рукой, когда она ехала к месту учебы. Она, которая всегда первой выбегала из дверей последнего вагона, когда приезжала. Тина с потертым синим рюкзаком на спине, в котором она могла уместить так много. Она, которая упала ему на шею и разрыдалась от своих последних переживаний. "Ты представляешь", - всегда начинала она.

Торбен снова затянулся сигаретой, потом бросил огрызок на рельсы. Он светился несколько секунд и угас. Вокзальные часы показывали без пяти двенадцать. Ледяной холодный ветер пронесся над пустынной платформой. В воздухе витал запах снега. Первые хлопья призрачно кружились в неоновом свете фонарей. Торбен замерз. Холод пробрался по брюкам и рукавам куртки и принес с собой картины ужаса.
Это были картины той ночи почти год назад. Здесь он тоже стоял на платформе и ждал последнего поезда. Он подъехал вовремя, остановился и не дал пассажирам выйти. Из-за технической неисправности двери оставались запертыми. Позади показались огни товарного поезда. Он помчался в последний вагон без тормозов. Торбен застонал. Он опустил голову, поглаживая правой рукой глаза. Сила этих жестоких образов одолевала его снова и снова, здесь, на месте событий, но также в бессонные ночи и в безмолвные дни. Не с кем поговорить.

"Нет, нет, нет, нет!" - билось в его висках с каждым ударом пульса. Он спустился по лестнице и пересек освещенный вокзальный зал. Несколько панков защищались от холода. Пустые бутылки из-под пива и шнапса свидетельствовали о попойке.

"Haste an Euro", - прохрипел один из молодых людей, одетый в черное.

Он проигнорировал его и вышел из здания.

Ветер ослабел. Снег падал густыми хлопьями на дома, улицы, машины и немногочисленных людей на дороге.

Торбен пожал плечами, почувствовав прикосновение к локтю. Неужели мальчишка пришел за ним?

"Тише, ты не получишь от меня ни цента!"

"Мне не нужны евро", - раздался сзади женский голос.

"Инга!" Торбен обернулся. "Ты? Как ты здесь оказалась?"

Неожиданное присутствие жены разозлило его. Он хотел, чтобы его оставили в покое. От всех них.

"Я искала тебя".

"Ты? Что ты хочешь от меня?"

"Я хочу, чтобы мы снова поговорили".

"Отпусти меня. Я не хочу ни с кем разговаривать. Ни с тобой вообще".

"Почему нет?"

"Почему нет?" закричал он. "Это то, о чем ты спрашиваешь? Потому что ты так облегчаешь себе жизнь".

Инга вздрогнула, выпрямилась, хотела ответить, но не нашла слов. Торбен посмотрел на них, отвернулся и ушел. Он не мог смириться с тем, что его жена отбросила потерю дочери куда дальше и что ее жизнь долгое время продолжалась как ни в чем не бывало. Для него это было немыслимо - навсегда. Он ускорил шаги. Инга последовала за ним.

"Торбен!" Она выкрикнула его имя, снова схватила его за рукав, удержала, потянула назад, так что он споткнулся, кувыркнулся на несколько шагов и остановился прямо перед ней. Их глаза встретились. Его горе, гнев и боль смотрелись в зеркало, полное слез.

Неужели это была Инга? Женщина, которая за последние несколько месяцев проявляла силу в любой ситуации и никогда не показывала слабость? Его железный панцирь печали и боли разорвался.
"Инга, - заикаясь, произнес он, - ты плачешь?

Он привлек ее к себе. У обоих по щекам текли густые слезы. Приступ плача потряс ее. Когда он утих, Торбен почувствовал сквозь толстый пуховик, какой худой и костлявой стала Инга, как она дрожит, как прижимается к нему - и как он жаждет ее близости, от которой так долго отбивался. Он поцеловал ее, ощущая соль слез и снежинки на ее лице.

"Пойдем домой", - сказал он. Нетронутое, яркое снежное одеяло лежало на темной тропинке. Вместе они сделали первый след и рука об руку пошли навстречу новому дню.